ПерепутьеВ последние дни лес дышал холодом. Темные стволы деревьев потемнели еще больше от ледяной влаги, казалось, пропитавшей их насквозь. После рассвета листья седели от выпавшего инея, но через пару часов снова приобретали обычный бурый цвет. Земля чувствительно холодила босые ноги, и Таллемайя откопала в чулане Баньши видавшие виды ботинки, местами изодранные, зато удобные. Она не могла не отметить, что лес обиделся на нее. Звучало странно и, пожалуй, смешно, но она прямо-таки ощущала его почти детскую обиду на то, что она посмела сломать ошейник вендиго. Кусты то и дело мстительно царапали ее исподтишка, деревья подсовывали под ноги узловатые корни, а тропинки так и норовили завести в непроходимую чащу.
В очередной раз забредя в непролазный бурелом и промочив ноги в неизвестно откуда взявшемся болотце, Таллемайя разозлилась.
- С меня хватит! – заявила она в никуда и уселась на замшелый ствол поваленного дерева. Стянула с ног мокрые ботинки и с раздражением зашвырнула их в кусты. После чего подобрала под себя озябшие ноги и поплотнее закуталась в старую куртку.
- Никуда не пойду, - буркнула Талли. – А ты можешь идти к черту, понял? Ко всем чертям можешь катиться, в ту бездну, откуда вылез. Обиделся он, ты погляди!..
читать дальшеВ ветвях угрюмо ухнула сова – то ли сама по себе, то ли ответом сердитого Леса.
- И прятаться не собираюсь от тех теней, что вылезают на рассвете, и убегать от каких-нибудь тварей не буду, - продолжила Талли. – Сожрут, так сожрут… или что там они делают с такими как я. Ассимилируют? Разорвут на клочки? Вот и пускай. Плевать. Скоро там рассвет, надеюсь?
Сова ухнула еще раз. По ветвям прошелестел сквозняк, чуть раздвигая ветки и приоткрывая выход из чащи. Но Талли только фыркнула:
- Если это путь для меня, то зря стараешься. Я же сказала – остаюсь здесь. Всё, я обиделась. Предпочитаю слиться с твоими трухлявыми деревьями и стать ничем.
Лес затих. Таллемайя тоже. Она сидела, обхватив колени руками и положив на них голову, чувствовала, как холод потихоньку захватывает ее тело, и ей было хорошо. Мысль о том, что скоро всё закончится, оказалась неожиданно уютной. Никакой маеты, блужданий по чащобам, никакого больше чувства тоскливого одиночества, что накатывало порой в самые темную пору. Ничего.
Пустота.
Покой.
Ну а то, что перед этим придётся плохо – и больно, и страшно – ну что ж… у всего есть цена.
Таллемайя вспомнила ощущение незримого ошейника, ломающегося под ее пальцами, и её губы чуть дрогнули в улыбке. Лицо Охотника, перед которым вместо беспомощной добычи вдруг встал опасный зверь, было таким забавным!.. Она не любила Охотника. Не понимала удовольствия его жестокой забавы, и, если честно, была благодарна Хельге за то, что та никогда не реагировала на расспросы любопытной Баньши и не рассказывала о подробностях Охоты со своим дедом. Ну серьезно, как можно получать удовольствие от того, как псы терзают беспомощную добычу?
А лес тоже хорош – просто взял и отдал своего вендиго на потеху городскому выродку! Вендиго, который, между прочим, Лесу нужен, потому что является своеобразным катализатором превращений попадающих сюда существ в лесной субстрат. И вот так просто разменять его… на что, собственно? На потеху? Или у Леса и Города и в самом деле есть како-то незримый уговор?
Да хоть бы и так. Она могла вмешаться – она вмешалась.
Тем более, это же Ди! Свой в доску, обычно душа компании, хотя временами редкостный псих. Простой парень, с которым приятно целоваться – просто так, легко и между делом. Потому что, если всерьез, то его любит Баньши. Любит-любит, что бы она там не говорила себе и другим. Достаточно было посмотреть на ее лицо там, в лесу, когда Гончие рвали вендиго. Собственно, Талли вмешалась еще и поэтому – видеть неподвижно-мертвое лицо подруги было страшно и больно.
После того случая Ди пролежал у них в доме всего сутки. В темном углу, под старым одеялом, он лежал неподвижно, в полубеспамятстве, пока его странная сила тайком латала ему раны. Хельга в этот день гуляла в городе – там как раз шел проливной дождь – поэтому Баньши и Талли весь день пили чай и лесные настойки и разговаривали.
- Провались оно всё пропадом, - горько сказала тогда Баньши. – Не могу я больше… За что это мне, Талли?!
- Что именно? Я и твой бедовый парень?
- Мир этот. Лес этот жуткий с его симбионтами и химерами. Беспамятство это за что?! Кто я, Талли?!
- Красивая женщина, ночная ведьма и моя подруга.
- У тебя всё просто…
- У меня всё по-разному, - вздохнула Талли. – Но какой смысл рвать себе душу, когда всё равно не можешь ничего сделать? Лучше выпить чаю и испечь ягодный пирог. Ты умеешь, я знаю.
- Ненавижу его.
- Пирог?
- Габриэла. Того, кто когда-то запер меня здесь.
- Хм. Это просто имя? Или ты его знаешь?
- Увы, просто имя. Я вырвала его у Леса, отыскав в глубинах памяти. Имя и знание о том, что это он заключил меня в эту тюрьму.
- Значит, не все безнадежно, верно?
- Что ты имеешь в виду?
- Ты искала зацепку про свое прошлое – у тебя она есть.
- Просто имя. Имя и ненависть.
- Но у тебя не было и этого. Значит, ты всё ещё можешь бороться и вспоминать.
- Да… возможно, - Баньши вздохнула, наливая себе еще ежевичной настойки. – Но иногда я устаю бороться…
- Я думаю, иногда можно позволить себе устать, - заявила Талли, откидываясь на спинку стула. – В конце концов, мы просто слабые женщины в страшном темном лесу где-то между мирами. Кто ж нас осудит, подруга?
- Откуда у тебя этот дар? – усмехнулась Баньши, оттаивая глазами. Талли удивленно вскинула брови:
- Какой еще дар?
- Сказать какую-нибудь дурацкую чушь так, что мир становится если и не легче, то уж проще определенно.
- А, это… Это я случайно.
- Да ну?
- Ну да. И вообще, унылые мысли ни к чему хорошему не приводят. Мы здесь, у нас горят травяные свечи, в чашках есть горячий чай и удивительно ароматная настойка, а за окнами догорает рассвет. Что не так, Баньши?
- Всё так, Талли. Всё так.
…
…
«Что не так, Баньши?» - отозвался в сознании собственный голос, и Таллемайя закрыла глаза, проваливаясь в глубокий сон. На границе сознания, в закоулках сна, покрикивали, просыпаясь, красногрудые птицы. В Лесу пробуждался рассвет.