[Альвар]

Собственно, мир-то был совсем небольшой.
В этом мире было Море. Оно то ластилось к ногам игривым щенком, то хмуро рокотало штормовым прибоем, то лениво затихало, пряча в синей глубине пенные барашки. Море было разным – в зависимости от его настроения. А может, в зависимости от настроения той, которая жила у Моря.
Она жила тут всегда, сколько себя помнила. И всегда – одна. Это был её мир. Её ночи, её серебряная луна над волнами, её деревья, причудливыми силуэтами застывшие на берегу, её воздух, пахнущий солью и водорослями… её Море.
Ей не было одиноко, нет. Разве может быть одиноко, когда у тебя есть целый мир, пусть и совсем крошечный?
Ей не было скучно, потому что Море дарило ей возможность наблюдать за теми, кто идет по мирам. Ночами, когда по волнам протягивалась серебристая лунная дорожка, в её свете становились видны Звездные дороги. Они лежали в воздухе, припорошенные звездной пылью, и по этим дорогам шли странники. Шли, брели, бежали, ехали верхом на странных существах или не менее странных механизмах. Встречались, влюблялись, ссорились, ненавидели, дружили, воевали, пели… жили. Иногда умирали, но все равно жили. Это было самым завораживающим – умение жить несмотря ни на что.
Поэтому она любила лунные ночи, приоткрывающие пелену нереальности Звездного перекрестка, лежащего прямо над её Морем.
В общем-то, ей мир был бы тихим и спокойным, но Море всегда было неприрученным. Да, оно бывало ласковым и дружелюбным, порой ворчливым, но все равно по-свойски понятным… Но в его глубине таилась дикая ярость зверя. Иногда – не очень часто, но всё же – эта ярость просыпалась черным водяным драконом и выходила из прибоя, чтобы уничтожить или опустошить этот мир. Иногда Яростью Моря был зверь, чаще – человек… еще чаще – люди. Порой Хранительница мира думала, что Море просто ищет странников, которые могут принять его ярость, и затягивает их в свои глубины.
А она была просто девушкой, которая любит Море, и не могла сражаться сама.
Зато она умела призывать единорогов. Тех самых странников, которых время от времени заносит за Кромку во сне или не совсем во сне. Странников, которые, как единороги, умеют делать мир вокруг себя чуточку более сказочным, чем он был в их отсутствие. Она звала – они приходили. Она предлагала им силу в обмен на помощь – они соглашались или не соглашались. Чаще соглашались – всё-таки люди весьма любопытны и авантюрны… и благородны, хоть многие и пытаются скрыть это под маской цинизма. Соглашались и бились за неё и её Море с выходящей из прибоя Яростью.
Её воины, её Единороги.
Иногда они проигрывали, и тогда где-то в своем мире просыпались, теряя часть своей бродяжьей души… чаще всего навсегда. Это было больно, и, если такое случалось, она плакала, роняя слезы в холодный прибой.
Но чаще они выигрывали – ещё бы, она так старалась, подбирая своих единорогов! Выигрывали… и уходили.
Она щедро одаривала их силой единорога на прощание, но никогда не удерживала. Понимала – нельзя. Единороги не могут быть чьи-то. Они не могут жить в маленьком мире, пусть даже в нем и существует такое разное Море. Она отпускала их и никогда не звала дважды.
Но не забывала.
Помнила каждого – тех, кто проиграл и тех, кто выиграл… тех, кто был сильным, и тех, кто был везучим… тех, кто любил её, и тех, кого успела полюбить сама…
Но некоторых единорогов она вспоминала с особенным теплом.
Например, тот рыжий парень со смешливым взглядом, которого она призывала несколько циклов назад. Парень, ставший черным единорогом – а ведь она тогда была уверена, что сила, её подарок, выйдет к нему золотым зверем. Но единорог оказался черным, как вороново крыло, и диким, как Ярость Моря – может, поэтому он и справился с противником, несмотря на невыигрышную для себя ситуацию? Справился с трудом, на пределе, когда она уже была готова призвать нового зверя вместо этого, проигравшего… как ей на миг показалось.
«Ну чего ты плачешь? – сказал он, когда она упала на колени рядом с ним. – Это же сон. Я не могу просто взять и умереть во сне, когда рядом такая красивая девушка. Я слишком пижон для этого, честное слово…»
Она отпустила его не сразу. Залечила раны, поставила на ноги… Неделя в её мире – час в его. Обычное дело, не он первый, не он последний оказывался у неё в такой ситуации. И ласки, что она ему подарила, были мимолетными – не любовь, нет! Просто он умел сделать девушке приятно, просто он был обаятельный… просто они были вдвоем на берегу спокойного и игривого Моря.
Он не клялся ей в любви и верности, она ему – тем более.
«Прощай, – сказал он, прежде чем уйти, как уходили все единороги. – Ты славная…»
«Прощай, – сказала она. – Береги себя…»
Он усмехнулся и ушел.
Она не грустила – в конце концов он был просто единорогом, одним из множества единорогов, проходящих через её мир.
И после него приходило уже четверо единорогов… или пятеро. И с одним у неё даже возник мимолетный роман – почти любовь, почти навсегда, с безудержной страстью хмельных ночей и с безутешными слезами расставания.
И мир жил, и луна отбрасывала серебряную дорожку, и деревья топорщились черными силуэтами, напоминая о сказочных рощах и подводных зарослях. И Море по-прежнему было рядом, по-прежнему было спокойным и бурным, ленивым и игривым, веселым и хмурым… разным.
Но иногда, когда листва на деревьях окрашивалась в осенние оттенки, когда дождь приносил запах не соли, а палой тополиной листвы и мокрой хвои, она вспоминала рыжего парня и немного грустила. Так, слегка. Светло и меланхолично, и мимолетно – как и положено грустить в дни золотой осени о том, кого никогда не ждал.

@темы: тексты

Comments

[Lunarcy]

Зато у него оказались золотые глаза)

[Альвар]

да))