для Нанао-чан... ну... как смог...Рангику любила бывать в Мире Живых. Было в нем что-то... запретно-притягательное. Легкомысленное. Радужный поток мотыльков, плывущий мимо застывшей вечности Сейрейтея – примерно так она воспринимала его праздничное сияние. Этот мир всегда казался праздничным. Даже сейчас, глубокой ночью, когда в домах погасли последние окна, и только уличные фонари продолжали нести свою бессменную вахту. Как и шинигами.
Мацумото рассеянно улыбнулась. Вот такие сравнения лезут в голову... Она – и фонарь?! Гин не преминул бы пошутить на эту тему. Не преминул бы... Это чёртово «бы» временами сводило с ума! Сказал бы, сделал бы, пришел бы... Сволочь улыбчивая.
Привычная злость вяло трепыхнулась где-то на дне души, и снова улеглась спать. Не хотелось злиться. Зачем?
А и правда – зачем? Осень. Ночь. Скамейка в парке. Ни души в округе – ни живой, ни мертвой, ни пустой. Таким образом, дежурство на грунте сводится к приятному созерцанию ночного неба. Вот и надо сидеть и созерцать. Не думая о белобрысой ехидне. И вообще – не думая.
Ночной ветерок лениво перебирал опавшие листья, и в их шорохе шаги приближающегося человека почти потерялись. Почти. Мацумото смотрела на бредущую среди деревьев фигуру, и неазартно гадала – увидят её или нет. В Каракуре шансы равные – спасибо буйному семейству Куросаки...
Человек остановился в тени недалеко стоящих деревьев. Заметил? Или...
- Как дежурство, Ран-ча-аан? – пропел знакомый голос, и Мацумото взвилась со скамейки.
Гин Ичимару, экс-капитан третьего отряда, стоял себе в нескольких шагах от неё, и улыбался. Наверняка улыбался, по голосу слышно! Потому что лица не разглядеть в такой темноте... Хайнеко выскользнул их ножен с мягким шелестом, и Рангику молча шагнула вперед.
- Яре-яре.., - укоризненно отозвался на её движение Гин. – А я, между прочим, без оружия. Разве ты не соскучилась?
Вкрадчивый голос туманом тянулся между ними, останавливая, заставляя опустить руку с зажатой в ней рукоятью занпакто.
«Предатель!» - память кстати (или некстати?) подкинула сердитые глаза её капитана после той памятной схватки около казарм третьего отряда.
- Предатель.., - послушно шевельнулись губы.
-Э? – обиженно переспросил этот нахал, и Рангику разозлилась.
Расстояние между ними уложилось в три шага... или чуть больше? Боевые шаги – они неявные, стремительные и текучие. Оглянуться не успеешь, а острие Хайнеко уже упирается в ямочку между ключицами.
... Её, правда, не видно, этой ямочки, под черным тонким свитером, с которым резко контрастирует белый легкий шарф, небрежно льнущий к шее... Гин странно выглядит в непривычной одежде. Странно и... беззащитно... И конечно же, улыбается.
- Ран-чан, это грубо, - обиженный тон моментально выводит её из себя.
- Замолчи! – а голос дрогнул, ах, это он зря...
- Ран-чан, я...
- Замолчи, я сказала!
- Но...
Девушка всхлипнула и ткнула перед собой мечом – коротко, слабо, чуть ли не зажмурившись. А Гин и не подумал отодвинуться. Так, немного отшатнулся в сторону, словно не верил, что она это всерьез... И оба удивлено уставились на кровь, ползущую по светлому лезвию Хайнеко.
- Вижу, ты по-настоящему рассердилась, - а улыбаться он не перестал, просто улыбка неуловимо изменилась. Холодом и болью плеснуло на Рангику от этой его улыбки.
- Прекрати...
Гин медленно поднял руку, прижимая ладонь к правому плечу. Сквозь пальцы тут же потянулись темные ручейки.
- Промахнулась, котенок, нэ? Сердце не там.
- Прекрати улыбаться...
- Зачем?
От этого неуместного вопроса мир словно на миг замер, и Рангику вдруг остро осознала, что стоит в ночном парке, беседуя с типом, объявленным вне закона. С тем, кого обязана убить на месте, или доставить в Готей – это уж как получится. А тот самый пресловутый тип стоит себе, деловито прижимая край белоснежного шарфа к ране на плече, и снежная ткань под его пальцами наливается алым...
Долг. Готей. Капитан.
«На, ешь... Как тебя зовут?..» - шепнула память мягким детским голосом.
Сейрейтей. Сокиоку. Трещина в небе.
« Моё имя – Гин Ичимару... Приятно познакомиться...»
Предатель.
«Гомен на, Рангику...»
Готей.
Долг...
Хайнеко недоуменно звякнул, возвращаясь в ножны.
Последний шаг оказался легким и коротким, а поцелуй – таким привычным и родным...
- Дурак...
- Знаю...
Тонкие пальцы перебирают густые локоны, и от их прикосновений по спине пробегает сладкая дрожь. Губы осторожно касаются зажмуренных век, собирая капли слёз, и еле слышный шепот греет мокрые ресницы:
- Я скучал...
- Ты уйдешь...
- Я вернусь...
- Ты...
- Ш-шш...
Россыпь торопливых поцелуев, чуткие пальцы, жадные ласки – мгновения счастья, украденные у отвернувшейся на миг ночи. Случайный свидетель наверняка покраснел бы и отвернулся, или завистливо прищелкнул языком... но в это время неоткуда было ему взяться в осеннем парке Каракуры, этому случайному свидетелю.
И ещё – два шарфа на ворохе осенних листьев, розовый и бело-красный.
Картинка темная и расплывчатая, но ведь ночь же...
А ещё в этот раз она ушла первой. Ей так захотелось, и он не стал возражать.
Просто остался сидеть на скамейке, задумчиво улыбаясь, и теребя край белого шарфа, приспособленного вместо повязки.
Бывший капитан. Предатель. Лисий выкормыш.
Слова осыпались с плеч сухими осенними листьями.
Какая разница, если он всё равно вернется?..
24.10.08