..который "ни дня без строчки")Хорь, "чье имя звучит как ветер"Дневной мир хорь помнил смутно, как и его обитателей, альраунов. Всю жизнь проведя в Ночном мире, альраунов он привык считать врагами – тем более, что после встреч с ними на сумеречном фронтире он обзавелся несколькими шрамами и убеждением, что альрауны злы и жестоки. В отличие от гриммов – косматых существ с горящими холодным огнем глазами. В сумерках – а тем более на дневной стороне – шерсть гриммов была жесткой, как ежиные колючки, зато под лунным светом она текла нежным пухом, и дремать, прислонившись к шелковистому боку грима-отца было уютно и спокойно.
Впрочем, дремать хорь не любил – куда интереснее было сновать по огромному и прекрасному миру – неважно, сумеречному или ночному. На каждом шагу мир подсовывал открытия и чудеса, и хорь не переставал им удивляться.
читать дальше
Вот, например, белая звезда – цветок, который цветет только в новолуние, отражая свет самых дальних звезд и наполняя лес вокруг тонким сладким ароматом. На этот аромат слетаются пушистые светлячки, танцуя вокруг белоснежного венчика осыпавшимися с неба звездами, и игра их света отражается в каплях росы сотнями крошечных фонариков.
В вершинах деревьев живут древесные тихоходы – они бродят там, высоко, на длинных тонких ногах, и их прозрачные тела так запросто прячутся в переплетении ветвей. Увидеть древесных тихоходов непросто, разве что удастся на миг поймать отблеск их неподвижных янтарных глаз, или услышать голос – невнятное бормотание, на пару тонов отличающееся от шелеста листьев.
Птицы бесшумно скользят над травами, время от времени обнаруживая себя тревожными или предупреждающими криками, и лесная мелочь испугано прячется в норах, чтобы не попасть в когтистые лапы этих глазастых хищников.
Впрочем, среди охотников есть и слепые – туманные черви, к примеру. Небольшие по меркам гриммов, с ладошку, они плывут в тумане, не издавая ни звука, и чувствуя окружающий мир раскинутыми в разные стороны серебристыми нитями-жабрами. Говорят, они издают тонкие-тонкие звуки, и ловят отраженное эхо сетью этих же жабер, но хорь ни разу не слышал этих звуков. Гримм-отец говорил, что звуки эти слишком высоки даже для чуткого слуха гриммов, не то что для пушистого найденыша-хоря. Хорь кивал… и все равно каждый раз, когда на их долину наползал туман, уходил искать туманных червей. Находил и садился рядом, навострив уши и слушая, слушая, слушая… Иногда ему казалось, что на самой грани слуха он различает легкий стрекот… но это, конечно, могло быть и просто его воображение.
А еще хорь любил поймать ночную птицетень, и подняться на ней высоко-высоко, над кронами деревьев, чтобы земля внизу плыла чернильно-мерцающим ковром, а над головой было черное небо с паутиной далекой звездной пыли, и – звезды. Море звезд, переливающихся, подмигивающих, тянущих к нему свои тонкие лучики… Звезды пели – елси прислушаться, они пели как море хрустальных колокольчиков! – и он, сам того не замечая, начинал что-то мурлыкать им в унисон. Здесь главное было – не увлечься и не проморгать тот момент, когда птицетень начнет дрожать от избытка звездного света. Однажды он упустил этот момент – и едва успел направить птицетень к земле, бросив ее в воздушный омут за мгновение до того, как она рассыпалась бы лоскутками мглы, камнем уронив его на землю с огромной высоты. Впрочем, и без того он едва сумел выровняться тогда, стрелой промчавшись сквозь ветви колючих деревьев и заставив птицетень затормозить у самой земли. Он тогда еще долго сидел на берегу ручья, плескал водой на мелкие ссадины от древесных колючек и чувствовал, как дрожит кончик хвоста – не то от пережитого страха, не то от азарта.
Но больше всего хорь любил гулять в сумеречных землях. Потому что мир там был совсем иным – искаженным, странным, неправильным. Там не было звезд, зато ты никогда не знал, где обнаружишь что-то потрясающе интересное… или до дрожи кошмарное. А еще в сумеречной зоне росли Камни творения.
Желание и возможность Творить хорь обнаружил в себе еще в детстве, и гримм-отец очень им гордился из-за этого дара. Не то чтобы творцы встречались редко, нет – но это не мешало радоваться каждому и гордиться тоже каждым из них. Хорь до их пор помнил свой первый Камень творения – синий-синий, глубокий, переходящий в фиолетовый, и кое-где мерцающий изумрудным. Этот камень всегда тихо пел, как мелкая птичка, которая живет в тростниках и подает голос только самыми звездными ночами. Впрочем, хорь подозревал, что только он и слышит пение своего камня. Этого камня хватило примерно на десяток созданий, и хорь до сих пор считал их одними из самых своих волшебных «детишек». Среди них были чернильно-синие птицы с янтарными глазами в обрамлении густых ресниц – птицы пели, купаясь в свете звезд, и жили в отражении ракитника в омуте. Были крадущиеся в тенях существа с гибким телом и дымчатым мехом – эти существа крали у спящих кошмары и уносили их в логово, где мелкими белыми зубами разгрызали их на мелкие кусочки и поедали, часто-часто облизываясь длинными язычками. Были рыбы, плывущие в самых густых тенях и косящие перламутрово-переливающимися глазами. Рыбы были ни для чего – просто так. Было здорово сидеть возле теней и наблюдать, как рыбы беззвучно кружат там, выписывая завораживающие хороводы. В общем, первые творения были … разные. Нынешний Камень – простенький на вид черно-бурый осколок, висящий на шее хоря на простой веревочке – уже послужил источников почти дюжины творений, и хорь уже периодически выбирался в сумерки, бродя там в поисках нового Камня. Вот и сегодня…
Хорь посмотрел на звезды над головой, проверил висящий на поясе короткий меч, и нырнул в туманную полосу, отгораживающую Ночной мир от сумеречного Фронтира.
13.08.18