еще на ФБ

[Alvarka]

на кроссовер с "Залечь на дно в Брюгге"
*кстати, фильм понравился очень*
опять же - то что валяется на компе черновиком

Залечь на дно

Ветки вечноцветущей сакуры скреблись в окно, словно робко просили впустить их в комнату. Богиня Любви и Милосердия Канзеон Босацу подошла к окну, распахнула обе створки и полной грудью вдохнула воздух Небесного сада. Воздух пах пылью, скукой и немного – сакурой. Наверное. Богиня протянула руку, дотянулась до тонкой веточки и, сломив ее, поднесла к лицу. Тонкие полупрозрачные лепестки не выглядели нежными. Скорее – мертвыми. Было в их хрупкости что-то от сухоцветов, словно кто-то, шутя, осыпал ветви цветами, из озорства засушенными меж пыльных страниц старой книги. Босацу поморщилась и выбросила веточку за окно.
- Время истекает, Босацу-сама, - негромко сказал Джирошин, почтительно стоящий за плечом богини. – Пора заканчивать с этой грустной историей.
- Да, - рассеянно согласилась богиня. – Пора.
- Небесная справедливость…
- Знаю, знаю. Помолчи, хорошо?
Джирошин кивнул и замолчал.
Богиня тоже молчала, глядя на запорошенный лепестками сад, в котором, казалось, время не то что остановилось – времени не было. Время давно умерло, осыпавшись пеплом из разбитых песочных часов, и запах мертвого времени насквозь пронизывал Вечные Небеса.
Жаль только, что здесь, в Тенкае, не было живых, чтобы понять это.
Живых.
Смертных.
…
…
…
«Мы пришли, Санзо? Пришли?!»
«Да, Гоку»
«О, кажется, нас ждут? Хей, ребятки, идите к несравненному Годжо, он покажет вам, у кого тут стальные яйца!»
«Гоку, следи за Санзо, пожалуйста. Его патроны не бесконечны в отличие от его ангельского терпения…»
«Заткнись, Хаккай! И аккуратнее с лимитерами…»
«Ну что, ребята… ПОНЕСЛАСЬ!..»

Бой был яростным и безумным, отчаянно бесшабашным и головокружительным. Это был тот самый бой, когда уже нет возможности оставить что-то про запас, и надо выдавать все, чему научился за эту жизнь – все до последней капли, иначе… А что «иначе» - думать некогда! Потому что нет никаких «иначе», «потом» и «когда-нибудь», есть только «здесь» и «сейчас», короткий миг между вдохом и выдохом, и в этот миг жизнь остра и прекрасна, как лезвие коллекционной катаны. Это тот самый бой, когда тело и сознание слиты воедино, и ты не думаешь о прошлом или будущем, а просто подчиняешься песне схватки, порой со счастливым осознанием дирижера перехватывая и задавая ритм этой самой песни – аккордами стали, магии и боевых мантр.
Усталость долгого путешествия не имеет сейчас значения.
Не имеет значения, что последняя сигарета была выкурена еще вчера. «Вчера» забыто, а «завтра» может и не быть.
Не имеет значения, что друзья-товарищи, осточертевшие тебе за время путешествия – мудаки, каких поискать! Сейчас, видя их, отчаянно сражающихся плечом к плечу с тобой, залитых своей и чужой кровью, забывающих о себе, но успевающих прикрыть друга, ты любишь этих троих мудаков так, как не любил никого в своей жизни!
Патроны закончились и сутра жжет руки, взвиваясь белым заревом в центре поля боя… но и это не имеет значения.
Имеет значение только бой, только смерть и жизнь.
А впрочем, смерть тоже не важна, а жизнь…
Этот бой – и есть жизнь.
И именно сейчас, в этот самый момент, ты счастлив как никогда.
…
Они победили.
Все четверо стояли на развалинах замка Гюма-О, оглушенные внезапной тишиной, израненные, чуть живые… и счастливые.
Небо было высоким и пронзительно синим. Ветер пах далеким дождем, мокрой землей, осенними листьями и, совсем немного, кровью и гарью.
Санзо рассеянно пошарил по карманам в поисках сигарет… вспомнил, что сигареты закончились, и досадливо выругался.
- Курить вредно, племянничек, - раздалось из-за спины, и мир замер.
То есть абсолютно замер, словно мгновенно вмороженный в вечность. Застыли травинки, в воздухе перед лицом Санзо повисло пушистое семечко одуванчика, на середине движения замер Годжо – поворачивал голову к Хаккаю, начиная что-то говорить, да так и застыл с забавно приоткрытым ртом.
Санзо обернулся и ворчливо сказал:
- Опять ты…
- Опять я, – согласилась Канзеон Босацу и шагнула к Санзо, чуть качнув бедрами.
- И зачем это все? – Санзо указал взглядом на застывший вокруг него мир. – Да еще прямо сейчас?
- Поговорить надо, - серьезно сказала Босацу и без предупреждения обхватила ладонями лицо Санзо, трогая его губы робким, почти целомудренным поцелуем.
«Какого хрена?!» - хотел спросить монах, но не успел. Память прошлых перерождений, отворенная прикосновением губ богини, обрушилась на него ошеломляющей лавиной, и Санзо-Конзен отшатнулся, со стоном хватаясь за голову.
Небеса…
Тетка-стерва, которую все зовут богиней любви…
Друг Тенпо, умница и раздолбай…
Мальчишка, еретик с золотыми глазами…
«Дай мне имя, Конзен!» - «Гоку. Тебя будут звать Сон Гоку…»
Странная дружба мальчишки-еретика и бога войны…
И страшный своей стремительностью и безысходностью финал.
-…Мы… все погибли тогда… - хрипло выдохнул Конзен. – И потом… Что потом?!
- Я отправила вас сюда, в Нижний мир. Скрыться. Залечь на дно.
- На пятьсот лет?
- Здесь и на Небесах время течет по-разному.
- Странное наказание для бунтовщиков.
Босацу помолчала, глядя куда-то вдаль, потом ответила:
- Ты понимаешь, правда?
- Небесная справедливость.
- Она самая, будь всё неладно, - богиня грустно улыбнулась и, присев тронула кончиками пальцев какую-то неизвестную Конзену травинку. – Я хотела, чтобы они увидели настоящую жизнь…
- Прежде, чем…
- Да, мой мальчик. Прежде чем ты убьешь их.
- Я?!
- Ты отвечаешь за них, Конзен, - в голосе богини зазвенела сталь. – Тебе нужно напомнить о том, что именно ты был назначен опекуном этого малыша Гоку?
- Но Тенпо и Кенрен… Впрочем, ты права, старая карга, - скривился Конзен. – Они просто встали на защиту Гоку, который…
- …Который находится – да-да, племянник, до сих пор находится – под твоей опекой.
- Да.
Босацу сорвала травинку и встала, нервно перебирая ее в пальцах.
- Это принципы. Или Небесная справедливость – называй, как хочешь, - сказала она, не глядя на Конзена. – Нельзя убить ребенка, и считать, что тебе это сойдет с рук.
- Да, - мертво обронил Конзен, не сводя взгляд с Гоку. Мальчишка замер, улыбаясь с закрытыми глазами, и одна прядь челки, взметнувшаяся от порыва ветра, торчала вверх и немного вбок, придавая Гоку легкомысленное и мечтательное выражение.
…Совсем не такое выражение было у Гоку, когда на его лице была кровь бога войны – несчастного мальчишки, оказавшегося в центре чужих для него событий.
Вот она, точка отсчета одной большой вины на троих – умирающий ребенок в центре зала. не знали? Не хотели? Какая разница, если в этой точке времени умирает ребенок… пусть даже он и бог войны…
- Я сделала, что могла, - неловко сказала богиня. – Дала им возможность перед смертью увидеть этот замечательный мир. Правда, он сказочен? Не сравнить с тухлыми Небесами. Чего только одни закаты стоят! И рассветы. И времена года.
- Времена года, оно конечно, - невпопад ответил Конзен, переводя взгляд на Хаккая. С подбородка того ползла и никак не могла сползти тонкая струйка крови. – Времена года, оно сказочно…
- Вот! И я о чем. Я хотела, чтобы они увидели настоящую жизнь. Разве этот бой не был ее квинтэссенцией?
- Конечно, - теперь он смотрел на Годжо. Алые глаза полукровки были прищурены, придавая его лицу подозрительное выражение. – Квинтэссенцией… конечно, был.
- Конзен! – резкий голос богини хлестнул, словно плетью. И Конзен опомнился.
- Я все слышу, – сказал он немного раздраженно. – И понимаю. Сраная небесная справедливость и все такое. Но как я должен?!..
- Их убить? – Босацу невесело усмехнулась. – Все просто, мальчик мой. Как ты думаешь, почему по сути своей эти трое – екаи? Твари, демоны, которые не смогут устоять перед священной сутрой, что развевается на твоих плечах.
- То есть…
- Считай, что это оружие, которое я выдала тебя для их убийства. И патронов не надо, одной сутры хватит на троих с лихвою.
- Но ведь Сейтей Тайсен не то чтоб екай.
- Да и ты не то чтоб просто монах с сутрой.
- Хм.
- Впрочем, если ты не можешь, то это сделаю я.
Конзен – нет, скорее, Санзо – еще раз оглядел свою команду и криво усмехнулся:
- Не бойся, тетка. Я все сделаю.
- Я так и думала, - Босацу улыбнулась немного грустно. – Ты настоящий сын Небес.
- Нельзя просто убить ребенка и остаться безнаказанным.
- Именно. Сраная небесная справедливость?
- Она самая.
Босацу хотела сказать еще что-то, но не стала. Вместо этого она шагнула к Санзо-Конзену и, обняв, прижала к себе. Ненадолго. Буквально на краткий миг его окутал аромат лотосов, а потом богиня исчезла.
И мир стронулся с места, оживая звуками и запахами, продолжая прерванное движение. Пушинка одуванчика суматошно прянула прочь, подхваченная порывом легкого ветра. Капля крови капнула с подбородка Хаккая, и Хаккай рассеянно промокнул рукавом рассаженную скулу. Годжо повернулся к нему и выдохнул:
- Поверить не могу… Мы живы?! Все закончилось?!
- Да, - сказал Санзо, берясь за сутру. – Залечь на дно в Нижнем мире, говорите? Сраные принципы…
…
…
...
Лепестки вездесущей сакуры кружились в воздухе, порошили по стеклу и сухой шелухой падали в саке. Саке горчило, сигаретный дым вонял безысходностью, и где-то далеко за стенами комнаты сидел у лотосового пруда убитый когда-то мальчишка.
- Вы уверены, что он сделает все правильно? – спросил Джирошин, стоящий за плечом богини.
- Да, - улыбнулась она спокойно и немного грустно. – Он на самом деле все еще сын Небес и знает, что Небесные принципы обязаны быть незыблемыми по определению. Если они будут нарушены…
- Мир рухнет.
- Да. Тот мир, который зиждется на нашей Небесной справедливости. Рухнет, погребая под своими обломками всякую память об этих четверых, когда-то существовавших здесь… и живших там, в Нижнем мире.
- Значит, ваш племянник…
- Он сделает это. Использует сутру и сотрет их из цепочки перерождений. А потом умрет сам.
- Почему?!
Лица богини, отвернувшейся к окну, Джирошин не видел, но голос был по-прежнему спокоен:
- Он убьет друга, боевого товарища… и мальчишку. Опасного, но все же мальчишку с восхищенными золотыми глазами. Принципы есть принципы, Джирошин, а Конзен – все-таки сын Неба. Нельзя просто убить ребенка и остаться безнаказанным.
Джирошин не ответил. Богиня немного помолчала и слабо улыбнулась:
- А неплохая была идея – перед смертью показать им этот замечательный мир, правда?
…
…
…
- Сраная небесная справедливость, – устало буркнул Санзо и сунул в рот дуло револьвера.
Нажимать на курок было совсем не страшно.


28.09.12