...Говорят, умирать не больно. Но откуда это знать тем, кто не умирал? А те, кто умирал… Вряд ли они могли вернуться с рассказом о своих ощущениях.
Да и не собирался он умирать. Как-то вот не до этого было. Сперва нужно было что-то делать, кого-то вести, улыбаться и шутить, и не показывать вида – и думать, думать, думать… А потом остался просто бой – и мысли потекли вяло и отстраненно, не мешая сосредоточенному на бое сознанию, не тормозя размышлениями занесенную руку и не отвлекаясь на царапины. Потом. Все потом.
А потом оказалось, что пора умирать.
Сперва было больно, потом – холодно.
А потом совсем близко оказались знакомые глаза, глядящие внимательно и укоризненно.
И осталось улыбнуться слабо и виновато.
- Прости… я заставил тебя ждать?
И - рука, подхватывающая под локоть.
Разве маршалу положено быть слабым?
Выпрямиться – ведь получится, верно?
- Я в порядке, правда.
А он беспокоится. Он всегда беспокоится, и думает, что маршал не замечает этого.
Что сказать?
Что сказать вот именно сейчас, чтобы исчезла с его лица это укоризненная улыбка?
«Так вышло, генерал…»
«Я не собрался умирать…»
«Мне жаль, что я не сумел вас вывести…»
Не то, всё не то.
Тот, кто стоит перед ним, смотрит и ждет.
И те слова, что падают словно сами собой, они глупые и повседневные.
- Знаешь, они разбили мои очки…
Это самое важное, о чем можно говорить здесь, за гранью жизни – о сломанных очках, и маршал улыбается виновато и беспомощно. Это так нелепо, и так обычно, что рука сама тянется в карман, нащупывая там помятую пачку сигарет.
- Одолжи зажигалку, а?
Огонек сигареты обжигает испачканные алым пальцы, и маршал как-то вдруг понимает, что рядом шумит дождь.
И следующие слова, которые срываются с его губ, падают уже в этот мокрый шелест.
- Когда я чувствую себя живым? Когда думаю о вкусе сигарет…
Умирать, наверное, и в самом деле не больно.